В Петербурге в понедельник продолжилось слушание по делу искусствоведа Елены Баснер. Ее, напомним, обвиняют в умышленной продаже поддельной картины Бориса Григорьева «В ресторане» (второе название – «Кафе»). В ходе заседания выяснилось: с начала уголовного преследования Баснер изменила свои показания по одному из ключевых эпизодов истории.
Напомним, картину в июле 2009 коллекционеру Андрею Васильеву предложил приобрести издатель и арт-дилер Леонид Шумаков за $250 тыс. Основной причиной, по которой Васильев купил работу, стал якобы хороший провенанс (происхождение) полотна и наличие его в каталоге коллекционера Александра Бурцева «Мой журнал для немногих» (опубликован в 1914 году). Картина, приобретенная Васильевым, была очень похожа на работу из каталога. К Шумакову она попала от искусствоведа Елены Баснер, которая дала устное положительное заключение на картину. К ней же полотно принес уроженец Эстонии Михаил Аронсон. Тогда, в июле 2009 года, Баснер не вспомнила, что принимала подлинник картины в 1983 году (подлинник находится в коллекции Окунева), в период работы в Государственном Русском Музее.
| Хроника дела Елены Баснер |
На заседании в понедельник в зале суда зачитали выдержки из черновиков Баснер, которые были у нее в компьютере. Они датируются июлем 2011 года (когда выяснилось, что картина – подделка, но уголовное дело еще не завели). Их подлинность подозреваемая признала, сказав, что именно она писала эту речь. В частности, в записях (есть в распоряжении АБН) содержится утверждение, что Баснер все же не просто принимала подлинную картину Бориса Григорьева «В ресторане», когда в ГРМ поступила коллекция Окунева, но и занималась ей чуть позже. Этот факт, письменно подтвержденный в 2011 году, Баснер на суде в 2015 году сообщать не стала.
Вот выдержка слов Баснер с судебного заседания 19 октября 2015, ее ответ на вопрос прокурора, видела ли она подлинную картину Григорьева, которая хранится в ГРМ и происходит из Окуневской коллекции : «Я была там, и значит я ее не могла не видеть… Ну ведь где-то в моей памяти эта вещь запечатлелась, когда мне принесли эту вещь, которую затем приобрел господин Васильев. Значит, она у меня где-то проскользнула, но я ею не занималась».
Однако в черновиках 2011 года мы можем наблюдать совершенно иное высказывание: «Когда я после разговора с Шумаковым (в феврале 2011 года — АБН) схватила с полки каталог собрания Окунева, над которым сама же и работала! – и увидела, что возле картины «Кафе» приведено уточнение: «Вариант картины «В ресторане», — я вспомнила всю историю. Я тогда же, в 1984-1985 годах, изучая вещи из окуневского собрания, нашла репродукцию в бурцевском «Журнале для немногих» и показала в отделе рисунка, куда (согласно технике: картон, темпера, гуашь) работа поступила».
Сторона обвинения пытается доказать, что Баснер знала о наличии подлинника в ГРМ. Из ее черновиков следует, что в 1984 году она все-таки работала с картиной при составлении каталога к Окуневской коллекции, который вышел в 1986 году. К нему она даже написала вступительную статью, и картина «В ресторане» была в нем опубликована. Однако на заседаниях в 2014-2015 годах Баснер утверждала, что после приемки с картиной «не встречалась и не работала».
Продолжение цитаты из черновика Баснер относительно бурцевской репродукции «В ресторане»: «Людмила Павловна Рыбакова, тогда – заведующая отделом (рисунка в ГРМ – АБН), возражала, говоря, что это – не та картина. Я пыталась возразить: Бурцев давал в свое издание иллюстрации плохого качества, которые явно ретушировались, отсюда и расхождения. Но ответ Людмилы Павловны помню очень хорошо (это такие фразы-афоризмы, которые остаются у меня в памяти): “Леночка, я сужу не по этому. Здесь другие соотношения”» .
То есть уже в 1985 году, по мнению коллеги обвиняемой, каталог Бурцева не мог быть доказательством подлинности вещи. А по версии обвинения, в 2009 Баснер присоединила каталог Бурцева в качестве обоснования для покупки картины. Она апеллировала к нему как к главному доказательству подлинности картины.
Между тем, при продаже картины в 2009 году Баснер сообщила, что «В ресторане», вероятно, происходит из другой коллекции — Николая Тимофеева, у которого было много «прекрасных григорьевых». К тому же, после смерти коллекционера родственники забрали из коллекции часть самых значимых картин (именно так полотно могло бы и попасть к Аронсону). Действительно, в коллекцию Тимофеева, которую Баснер периодически посещала в 1980-х годах, входили картины Григорьева, однако «В ресторане» среди них не было. Это подтвердила и внучка коллекционера Людмила Тимофеева на заседании 22 декабря 2015 года. То есть при продаже картины Баснер забыла, что работала с подлинником из Окуневской коллекции в 1983-1986 годах, а наоборот, подумала, что видела картину в коллекции Тимофеева, в которой ее никогда и не было.
Тем не менее, Баснер утверждает, что «вспоминала то, что вспоминалось». «То, что я нашла в 1985 году эту картинку, я вспомнила по ассоциативной цепочке», — добавила подозреваемая. А ее диалог с Рыбаковой, которая считает, что каталог Бурцева не доказывает подлинности картины, объясняется «очень просто», сказала Баснер.
«Это обычная музейная работа. Коллеги могут подтвердить, что это происходит совершенно спонтанно, стихийно, когда среди просмотра старой литературы увидишь какую-то вещь — и надо побежать и сказать коллегам. Может быть, они этого не знают. Это происходит на дню несколько раз. Может быть, несколько раз в неделю», — отметила искусствовед.
Поэтому сама Баснер в своих показаниях большого противоречия не видит. Можно предположить, что она забыла о наличии черновиков от 2011 года, когда выступала в суде в 2014-2015 годах, но вот что интересно: целые фразы из записей легли в основу интервью Баснер в «Городе 812» в феврале 2015 года. АБН нашло не менее трех абзацев, полностью копирующих записи черновиков. Журналист издания Михаил Золотоносов сказал, что интервью было устным. Вот несколько цитат из интервью, полностью взятых из черновиков подсудимой:
«Летом 2011 года мне позвонил Васильев. Он попросил у меня «только две минуты», после чего держал меня у телефона больше часа. Умолял встретиться с ним. Говорил, что в жизни не попадал в такую чудовищную ситуацию, что на него оказывают ужасное давление, что он потерял все, буквально все, что рухнули все его московские и международные проекты, что он никогда не был так близок к самоубийству и, если бы не сын, уже покончил бы с собой».
«Мне позвонил в феврале 2011-го Шумаков в состоянии, близком к истерическому. Суммируя сказанное им: картина была отдана владельцем (тем самым московским магнатом, о котором Шумаков мне говорил) на выставку «Парижачье» и опубликована в каталоге. В каталоге же ее увидела Юлия Рыбакова и заявила, что это не Григорьев, что картина была у них на исследовании в Центре им. Грабаря, и они ее не подтвердили, поскольку она не прошла технологическое исследование».
«А что Васильев хотел от вас конкретно?
— Только одного – узнать имя того, кто принес мне картину. Вернее, так: был ли это один конкретный, знакомый нам обоим петербургский коллекционер Б. (Владимир Березовский — АБН) Между тем, я с этим господином не общалась уже чуть не 10 лет! Никакие мои разуверения, что он не имеет к этому никакого отношения и принес мне картину совершенно другой человек, на него не действовали. «Лена, вас подставили, и я хочу уберечь вас от страшной беды!» – шипел он как оперный злодей. “Признайтесь!”»
Золотоносов, автор интервью, сказал АБН, что после устной беседы в текст вносились редакционные правки. Получается, что в окончательной редакции интервью появились дословные пассажи из готовых объяснений 2011 года. Вероятнее всего, Баснер обращалась к ним в 2015 году, когда зимой готовился текст для «Города 812». И должна была бы опять вспомнить, что она работала с картиной Григорьева в 1980-ые. Прежде чем забыть к допросу в октябре того же года.
Юлиана Михайлова / АБН