Как справиться с проблемами заемщиков валютной ипотеки, на что правительству стоит тратить свои резервы и какой реакции ждать от рынка после очередного заседания ЦБ? Свой взгляд на текущую ситуацию в экономике России «Агентству Бизнес Новостей» изложила аналитик финансовой компании «Альпари» Дарья Желаннова.
На прошлой неделе вы дали весьма оптимистичный прогноз по валюте на март, но оговорились, что все будет зависеть от внешнеполитической обстановки. Получается, давление геополитики на курс рубля за последнее время нисколько не ослабло?
Да, геополитика и нефть играют важную роль. Все-таки [Россия] — страна, которая добывает нефть и основные доходы получает от экспорта нефти, привязка идет от этого. Корреляция абсолютно прямая. Если стоимость нефти растет – рубль укрепляется, стоимость нефти падает – рубль слабеет. Но при этом геополитика стала играть большую роль, чем играла раньше — можно вспомнить Украину, Крым, санкции и всю эту цепочку — и в комплексе эти факторы дают то, что мы имеем сейчас. Плюс, конечно, Центробанк. Его никак нельзя исключать из этой игры – это монетарная власть. 13-го [марта] в очередной раз пройдет заседание по [ключевой] ставке. В последний раз это были сплошные сюрпризы, которых рынок не ждал и до сих пор никак не может объяснить их целесообразность. Не хочу критиковать власть, но это действительно слегка непоследовательно. И чего ждать сейчас — непонятно. Оснований повышать ставку у них (Центробанка – АБН) нет никаких. Оснований понижать — тоже. Ее скорее понизят, чем повысят, но я почти уверена, что сохранят. Но если будет какое-то движение, то рубль будет на это реагировать. Если это будет 2%, динамика будет несильная. Если 6% – то спрогнозировать последствия я не возьмусь.
В прошлый раз, когда они повысили ставку, рубль не очень сильно отреагировал. Точнее он скакнул, но это быстро сошло на нет.
Это как раз говорит о том, что [повышение ставки] — не очень эффективная мера, чтобы добиться стабильности на валютном рынке. Они (Центробанк – АБН) приняли такое решение потому, что рубль показывал высокую волатильность. ЦБ занял замечательную позицию – он отпустил рубль, дал понять, что это свободно конвертируемая валюта, курс которой определяется спросом и предложением, рыночными факторами. Но как только есть какая-то угроза финансовой стабильности внутри страны, мы выходим с интервенциями — в том объеме, в котором считаем нужным и в тот момент, когда считаем нужным. При этом мы не раскрываем понятия, что такое «опасная ситуация для стабильности», чтобы спекулянты не смогли на этом сыграть.
Какой реакции рынка на решение ЦБ ждать в этот раз?
Слишком сильной реакции не будет. Но ставка ведь важна еще и для банков. С точки зрения кредитования, ставки, скорее всего, не изменятся даже при понижении ключевой ставки. Сейчас [банкам] приходится закладывать другие риски, и они кредитуют, в принципе, хуже, чем раньше, а требования к заемщикам возросли. Поэтому ситуацию с кредитованием это не спасет. При этом депозитные ставки опустятся вниз, потому что банкам надо эту маржу увеличивать. И это будет некий сигнал для бизнеса, что пройдет некоторое время, и мы пойдем вам навстречу, чтобы не задушить то, что осталось. Потому что сейчас кредитоваться — при условиях 15% ключевой ставки плюс маржа – это практически невозможно. Но реальность такая, какая есть, и надо в ней жить. И Набиуллина (Глава ЦБ – АБН) как раз на этом и настаивает: коллеги, ситуация изменилась, мы вынуждены проводить те меры, которые проводим, пусть они тяжелые и пусть вы с ними не согласны, но это новая реальность, и нужно к ней адаптироваться. В этом плане ее сложно критиковать.
Сейчас одна из самых больных тем – валютная ипотека. Самая очевидная мера, которую предлагают «единороссы» – это полностью запретить валютную ипотеку, с какими-то оговорками. Как, по-вашему, эта мера скажется на рынке ипотечного кредитования?
Предполагаю, что процент людей, которые берут валютную ипотеку, не очень большой. Мне не нравятся запретительные меры, потому что мы все-таки живем в условиях рыночной экономики и демократии. Но ряд некоторых ограничений я бы ввела, потому что финансовая грамотность у людей оставляет желать лучшего, и они зачастую ввязываются во что-то, не разобравшись. Конечно, было бы правильно в долгосрочной перспективе развивать образование, но есть люди, которым это неинтересно. Конечно, где-то им надо помочь. Поэтому нужны ограничения. Те меры, которые предлагали коллеги – адекватны, логичны и помогут не оказаться в такой ситуации, в которой мы оказались сейчас.
В Госдуму уже внесен законопроект от «Справедливой России», в котором предлагается приравнять валютных заемщиков к рублевым. Насколько, по-вашему, экономически оправдана идея вернуть ставку по валютной ипотеке к тому курсу, который был до девальвации рубля?
Вопрос стоит так: кого мы наказываем? Если мы наказываем того, кто взял ипотеку, то, конечно, [возвращать ставку] нельзя. Если мы наказываем банкиров… Хотя за что их наказывать? У них есть бизнес, есть условия. Людей никто не заставлял брать валютную ипотеку, они сами взяли на себя эти риски, пусть и неосознанно. Но почему за них кто-то должен платить? Вероятно, государство должно решить, кто пострадает сильнее.
Если банки приравняют валютных ипотечников к рублевым, то это, понятно, ударит по банковской системе. Но если государство профинансирует эту программу…
А откуда государство должно взять деньги на это? И почему оно вообще должно эти деньги искать?
Эсеры и оппозиция в петербургском парламенте объясняют это тем, что именно политика государства привела к тому, что рубль упал.
В корне несогласна. Падение рубля объясняется, в основном, внешними факторами. И здесь роль государства в том, чтобы компенсировать это изнутри. Условно говоря — я сейчас очень сильно сгущу краски — против нас идет полмира. А мы должны им что-то противопоставить, не дать себя раздавить. [Государственные] ресурсы не безграничны. Поэтому мы не можем спасти всех и разорваться. И в принципе, политика, которую проводит сейчас государство – вполне адекватная, и вряд ли можно найти решение лучше. Может быть, некоторые из них — не самые правильные. Но мы стараемся выжать максимум из тех условий, которые сейчас есть. И с тем, что обвал рубля – вопрос правительства, я категорически не согласна.
В правительстве постоянно говорят, что серьезного и жесткого кризиса не будет, потому что у власти есть мощные резервы. Но недавно стало известно, что Владимир Путин взял на себя решение о том, кому выдавать деньги из Фонда национального благосостояния. Чиновники говорят о том, что к 2017 году Резервный фонд может быть исчерпан, и придется покрывать потери бюджета из ФНБ. Не говорит ли это о том, что не все так хорошо с нашими резервами, как утверждают в правительстве?
Есть цифра – на 20 февраля наши резервы составляли $354,6 млрд. Я не хочу говорить о каком-то жестком кризисе, хотя изображать, что ничего не происходит, тоже было бы не совсем честно. У нас есть рецессия, есть проблемы, но не стоит драматизировать. Возможно, некоторое ручное управление в текущей ситуации отчасти оправдано. Я не думаю, что правительство допустит ситуацию, когда резервы закончатся. Кстати, переход к политике плавающего курса тоже был оправдан: если бы этого не произошло, ЦБ удерживал бы курс на определенном уровне, и как раз резервы бы очень быстро потратились на интервенции, а это трата денег в никуда. Тем более, деньги из ФНБ выделяются на крупные инфраструктурные проекты. Их нужно реализовывать, а бизнесу не всегда интересно в этом участвовать. Государство — оно на то и государство, чтобы поддерживать крупных игроков. Представьте, «Роснефть» – это почти половина экономики России. Мы можем дать ней пропасть? Не можем.
Но сейчас как раз-таки есть опасение, что власти заморозят финансирование проектов из ФНБ и закроют эту кубышку.
Вопрос в том, какие это проекты. Сейчас весь бизнес сокращает издержки – неужели он неправильно делает? Если это проект, от заморозки которого никто не пострадает, то пусть заморозят. А важные проекты заморозить никто не позволит. Есть приоритеты, которым правительство следует, и по-другому не получится.
Мария Карпенко / АБН