«Агентство Бизнес Новостей» собиралось взять интервью у помощницы главного редактора радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова Леси Рябцевой. Однако, по счастливой случайности, Венедиктов был рядом во время разговора и согласился стать его третьим участником. Рябцева рассказала о работе над законом о блогерах, своем отношении к алкоголю и взаимоотношениях с коллективом, а также о том, что она думает о тех, кто публично обсуждал ее личную жизнь. Венедиктов дал оценку своей помощнице и объяснил, почему дает ей эфир.
Если я не ошибаюсь, Вы ищете себе помощника?
Л: Уже нашла.
Он нужен для работы на «Эхе» или для того СМИ, которое Вы говорили, что хотите сделать?
Вообще все не так. Вообще все неправда. Начнем с того, что у меня уже больше года как есть помощник, и я нанимаю второго человека на должность помощника помощника. Помимо радиостанции «Эхо Москвы» у меня еще много сторонних проектов. В том числе, я работаю на Венедиктова. У него, помимо редакции и интернет-редакции сайта «Эхо Москвы», есть «Дилетант». На «Дилетанте» я заместитель главного редактора, отвечаю также за промо, за продвижение, за соцсети, как и на сайте «Эха». Как минимум, для этого проекта мне нужен человек. Вторые руки, с которым я могу оперативно какие-то вопросы решать.
Помимо этого у нас есть всевозможные сторонние проекты, которые мы создаем. Более того, это проекты с правительством. Когда мы наблюдали за выборами мэра Москвы, мне тоже нужны были руки. Сейчас у нас опять, как вы знаете, грядут разного рода выборы, разные кампании, мы придумываем что-то прикольное и забавное. Мы как инфопартнеры, Венедиктов – как участник наблюдательных советов, будем принимать в этом участие. Я, его помощник, должна буду выполнять некие функции. Мне нужны, опять же, руки. Под всякие такие сторонние не «эховские» проекты я и подбираю команду. Это не один помощник какой-то.
За время собеседования через меня прошло более 300 резюме. Встречалась я уже… ну, десять человек у меня точно были на собеседовании. С остальными я переписывалась, созванивалась. Я наняла не только своего ассистента, но еще двух людей в «Дилетант» и еще двоих на сторонние проекты. Я такой Ценципер (Илья Осколков-Ценципер, основатель журнала «Афиша» и президент Института медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» — прим. АБН) в юбке. У нас есть такой Ценципер, знаете? Который «Афишу» и «Стрелку» сделал?
Да, знаю.
Л: Вот, а я курирую сразу несколько медийных пиар-проектов, и мне для них нужны свои люди, своя команда, которой я могу довериться, и которые могут, хотят и, главное, им интересно работать на меня и со мной.
Создание своего СМИ у Вас еще в очень дальнем ящике стола?
Л: Почему? Кто вам сказал? Венедиктов дает мне пять лет, что я стану редактором своего проекта. Это не значит, что сейчас я ничего не делаю для этого, более того, я очень многое делаю для этого. У меня уже есть название, я уже начинаю делать команду, думаю о том, какой формат будет у этого СМИ, но об этом не расскажу. Потому что это СМИ появится через пять лет. Нет, может быть, оно и раньше появится, но раньше Венедиктов не хочет меня отпускать.
Получается, он не дает, а забирает пять лет?
Л: Да, я даже не думала об этом в такой категории, но, скорее всего, да, забирает. Высасывает из меня жизненные силы.
Вам нравится то внимание, которое ты привлекаешь? Ты стала ньюсмейкером, попала в десятку «Медиалогии».
Л: Да, я была на восьмом месте, но вообще в десятку я входила на протяжении полугода.
Комфортно так в нее войти?
Л: Я не делаю [что-то] для того, чтобы мне было комфортно. Это такой побочный эффект. Я делаю то, что мне интересно, то, что мне нравится. Передо мной стоят некие цели и задачи, которые мне нужно выполнять. Для того, чтобы их делать с большей оглаской, мне нужны большие ресурсы, чем у меня были до того, как я стала медийной личностью и ньюсмейкером. Для того, чтобы выполнять их так, чтобы все их видели и знали, мне пришлось стать (и мне это нисколько не мешает — это один из инструментов) публичной личностью.
Вы говорите, что «все средства хороши»?
Л: Нет. Если бы любыми, вы меня бы видели на обложке журнала MAXIM, а вы меня не увидели на ней. Значит, я выбираю те средства и инструменты, которыми пользуюсь. Если вы думаете по-другому, то я буду рада нанять вас моим пиар-агентом.
Если я думаю по-другому?
Л: Если вы думаете, что есть более качественные средства, которыми я не воспользовалась, и они как раз такие, то, собственно, можете предоставить мне совет.
Может быть, но я не думаю, что есть что-то плохое в появлении на обложке журнала MAXIM.
Л: Вот поэтому мы и не работаем, и вы никогда не станете моим пиар-агентом. А я делаю то, что хочу делать.
Алексей Венедиктов. Фото: АБН
В: Он бросил на меня взгляд полный сочувствия.
Л: Сейчас вентилятор полетит в человека.
Я, скорее, больше с восхищением.
Л: На кого из нас вы смотрите с восхищением, интересно? На Венедиктова или меня?
Я потом скажу. У меня есть вопрос, который я хотел задать Алексею Алексеевичу – хорошо, что вы в одной комнате – я не знал как «присобачить» его к вашему интервью. Алексей Алексеевич, вы говорили в одном интервью, что «Леся – классный помощник»…
Л: А что, нет что ли?
По-моему да. Однако, у некоторых слушателей к ней претензии как к журналистке. Так вот, не обязательно же делать из отличного помощника журналиста? Может же быть просто классный помощник?
В: Может быть. Но я всегда считаю, что людям надо предоставлять разные возможности. Я считаю, что претензий к лесиной журналистской работе у меня больше, чем у всех остальных. Но я считаю, что она довольно быстро растет и набирает. Если она захочет, то практиковаться будет. Не захочет — не будет. Это не мешает ее работе помощником, я бы вот так сказал и мне это не мешает совсем.
Но это не вынужденная мера, а целенаправленная?
В: Вынужденная для кого?
Л: Я пытаю Венедиктова. Вынудила его! Зашла в его кабинет с раскаленной кочергой и сказала: «Дайте мне эфир!».
В: Леся отбивалась от эфира довольно долго.
Л: Да и сейчас отбиваюсь.
В: Да и истерила. Она в себе не чувствует, а я в ней потенциал чувствую. Делаю это в интересах радиостанции, а не Леси или себя. Я предоставляю возможность. Иногда, может быть, излишне настырно. Тем не менее.
Л: Где-то полгода заставлял меня придумать себе передачу, чтобы я согласилась ее делать. Потому что я обычно придумываю передачу и отдаю ее. Я работаю продюсером и редактором. Я придумала «Чувствительно» про благотворительность, полгода отвела, вывела на некий рейтинг, она на первом месте сейчас находится в своем часе и отдала ее другим. Я придумала «Эходром», помогала придумывать «Синхронный шаг» и еще бесконечное количество передач.
В: «Дорожную карту»
Л: Да, «Дорожную карту», которую я продюсирую. Я придумываю передачу и отдаю. Венедиктов постоянно меня за это ругает, потому что пора уже найти какую-то систему в моей работе. Он сказал мне: «Дура, иди в эфир!». Но я пока как-то еще отпинываюсь. Он хочет, чтобы меня было еще больше. Представляете, как тогда у всех бомбанет, если меня еще больше будет?
Меня в свое время очень заинтересовало, что вы принимали участие в разработке закона о блогерах.
Л: Ага, более того, это была абсолютно публичная история. Именно я и Венедиктов собирали рабочую группу с Шуваловым (вице-премьер России Игорь Шувалов – АБН) еще в мае прошлого года. Я писала это во всех своих соцсетях, но тогда на меня никто не обращал внимания. Мы везде с Венедиктовым трубили, что мы соединяем интернет-сферу, соединяем Мединского (министр культуры Владимир Мединский – АБН), Шувалова, Никифорова (министр связи Николай Никифоров – АБН). Мы собирали все министерства, департаменты, которые к этому причастны, в том числе заместителя Никифорова — [Алексея] Волина — и сферу, которая должна на этом зарабатывать. Типа «Яндекса», «Гугла» и всех остальных.
В: «Ozon».
Л: «Ozon», социальные сети. Мы с ними обсуждали, собирали такой think tank, круглый стол. Единственный человек, который может это сделать – это Венедиктов. Потому что эти люди внутри сферы, они, такие, как атомы в разные стороны летали: «А! Закон о блогерах! А! Паника! Цензура!». Соединить их вместе могли только мы с Венедиктовым. Смогли создать площадку для обсуждения. Мы собирались и в редакции «Эха Москвы», и ездили в администрацию президента.
В: У Шувалова.
Л: Да, у Шувалова в кабинете. Была еще куча встреч, которые никто никогда не скрывал. Но заметили все это только, когда все начали кидать в меня говно. Когда обратили внимание, что такая дура, как я (как считают мои уважаемые почитатели), что раз я участвовала в законе о блогерах, то поэтому он таким дебильным и вышел. А то, что все остальные люди, которые в нем не участвовали и ничего не сделали для того, чтобы таким дебильным он не вышел, об этом как бы умалчивается. Еще неизвестно какой бы был формат этого закона, если бы мы с Венедиктовым туда не вклеились. Потому что доходило обсуждение до того, что хотели прописать, что авторское право — это когда у тебя пять символов из текста или пять строчек.
В: 140 символов, такое предлагали
Л: Правильно, зашибись вообще! То есть я скопирую стихотворение условного Маяковского, где всего 140 символов — это нормально, за это не посадят. 140 символов из «Войны и Мира» — за это уже посадят. Где логика? Это мы с Венедиктовым добились того, чтобы эти законы пробуксовывали, чтобы их дописывали, чтобы законопроекты выходили еще позже, чтобы они были допилены. Потому что инициатива-то хорошая, несомненно.
А…
Л: А почему инициатива хорошая вы, наверняка, хотите спросить? Потому что такие инициативы заставляют людей обсуждать такие проблемы. Потому что до того, как не создавались такие проблемы и инициативные группы, об этом никто даже не думал. Все уже подумали об этом, а мы только приходим к тому, что есть персональные данные, цензура и авторское право. Вопрос создания площадок и обсуждения проблем. Такие инициативы должны быть.
Внутренний кодекс «Эха Москвы», если бы не история с твитом Плющева и так далее, это была бы хорошая идея?
В: Да.
Л: Да. Хорошая.
Для всех СМИ?
Л: Для всех. И не только в России, но и по всему миру. Это та же площадка. Не произошла бы история с Плющевым, не произошел бы весь этот срач, мы бы никогда этого не обсудили бы. Какое-нибудь министерство за нас создало бы какой-то закон. У нас была площадка, на которой мы все обсуждали эти вопросы и в принципе все вышли к некоему итогу. Если боятся создавать контент на острые темы, то ничего не будет происходить. В нашей стране так тем более. У нас пока не начнет какой-нибудь Роскомнадзор зажимать кого-нибудь, никто и не переживает. Знаешь, вот как гнойный прыщ, назрела вот эта проблема. С этим прыщом что-то нужно делать.
А в чем в случае с Плющевым была назревшая проблема?
Л: Была проблема не в твите Плющева, а в том, что увольнение журналиста радиостанции «Эхо Москвы» прошло через голову главного редактора. Только он может увольнять и наказывать журналистов.
Получается, кодекс хорош не тем, что он устанавливает рамки, а тем, что дополнительно защищает позиции главреда?
Л: Ты очень однобоко мыслишь, нет. Это размышление, защита, ответственность. Мы заставили всех об этом задуматься. Все стали читать кодексы BBC, узнали, что у «России 24» и «Russia Today» есть такие кодексы, и наши чудесные журналисты не боятся туда идти работать. А наши «либеральные СМИ», как их любят называть…(для меня это поразительно как может СМИ быть с какими-то взглядами — либеральными или провластными?). Неважно, в общем, если прочитать кодекс, который мы будем допиливать в устав, [можно увидеть, что] он не вносит рамок и ограничений. Он говорит: рекомендуется, советуется.
Леся Рябцева. Фото: echo.msk.ru
В: Журналист понимает.
Л: Да. Осознает. Нет никакой директивы. Это нужно, чтобы мы с вами спустя год продолжали это обсуждать.
Вы полностью согласны, Алексей Алексеевич?
В: Да, мы делали это вместе, это была та концепция, которую мы определили. Напомню вам, по каждой из 11 позиций было отдельное голосование журналистов «Эха Москвы» и каждая набрала выше 50%. Хотя споры были огромные.
Л: Более того, она основана на хартии журналистов.
В: Да, Леся находила эту формулу: «Журналист понимает, что своими действиями…».
Получается, это просто правила хорошего тона.
В: Да.
Л: Которые, оказалось, необходимо объяснять. Вот воспитанным людям вроде тебя и меня, кроме Венедиктова, это известно. А для таких, как Венедиктов это пришлось прописать, понимаете? Одиннадцать правил для дебилов. Что срать на улице плохо. Ходить куда-то в гости и вытирать жопу шторой — плохо. Нам пришлось напоминать простые заповеди воспитания.
А если бы это был запретительный, а не рекомендательный кодекс, как бы ты выступила: за него или против?
Л: Не было бы такого. Не верю, чтобы Венедиктов это разрешил.
То есть, грубо говоря, против?
Л: Не против, я просто не верю в это существование.
Но если бы Алексей Алексеевича не было бы?
Л: На «Эхе Москвы»? Офигеть. Не будет Венедиктова и меня не будет. Как Сократ, знаете? «Какая разница, что после смерти?».
Тем не менее. Я задаю теоретический вопрос: если бы кодекс был запретительный?
Л: Как на «Russia Today»? Я бы не работала на «Russia Today». Мы и говорили: «Чувак, не нравится кодекс на радиостанции — меняй радиостанцию».
Прости за немного личный вопрос, у тебя хорошие отношения с коллективом?
У меня с коллективом или у коллектива со мной?
И так, и так.
Л: Во-первых, я работаю на Венедиктова. С коллективом по имени Алексей Алексеевич Венедиктов у меня хорошие отношения.
Я вижу.
Л: Ну вот и все. У меня есть своя команда. Есть журналисты, с которыми я работаю, мы делаем проекты: все чудесно.
А какие отношения с журналистами, с которыми проектов не делаешь?
Л: Не знаю, я же с ними не общаюсь.
Вообще? Не пьете вместе, не общаетесь?
Л: Я, во-первых, не пью. Во-вторых, я здороваюсь и прощаюсь, говорю «спасибо» как все нормальные люди. У нас в штате более 100 журналистов и сотрудников. Как ты думаешь, я всех могу увидеть за один день?
Не знаю, не был на кухне «Эха».
Л: Это правда, у вас поменьше СМИ. Несомненно. Со всеми хорошие отношения у меня.
Какие у тебя недостатки, как у журналиста?
Л: Именно недостатки?
Ну кому интересно про достоинства?
Л: Я тоже так считаю. Хороший вопрос. Наверное, я забываю то, что мне не очень нужно.
А недостатки как у помощника?
Л: Их нет. Я самый лучший помощник.
Вы подтверждаете, Алексей Алексеевич?
В: Я подтверждаю. Леся очень хороший и эффективный помощник. Она моя совесть и мозг выносной. Вот я недавно начал внутри холдинга полемику — она напомнила, что это непринято. Она прервала меня во время моей речи и при всех сказала: «Напоминаю вам, что у нас не принято внутри холдинга вести полемику». Но другие подумали, что она меня унизила.
Л: Они еще не знают, что я делаю за кадром (смеется).
Какие у тебя отношения с теми, кто публично поссорился с тобой и с теми, кто публично обсуждал твою личную жизнь? Не разорвала отношения, например?
Л: Зачем? Не тот повод. Это их проблемы. Продолжаю помогать, здороваться. Обо мне говорят как будто я персона нон грата сидящая на троне. Я не такая совершенно. Мне еще, если честно, посрать. Но я не прекращаю общаться. Это же скорее характеризует человека, который, например, ругается матом, то, что он ругается матом, правильно?
Артем Александров / АБН